Книга Я дрался за Украину - Антон Василенко

Приходит время делать операцию. Положили меня девушки на тележку, привязали мне руки, ноги — одна голова свободна. Я думаю: «Сейчас наркоз дадут, будет ножовка, и ноги не будет». Старшая медсестра уже готовится ампутировать, и я уже это себе представляю. И тогда я немного некультурно сделал, но я должен был это сделать — набрал слюны и плюнул ей в лицо. Она как закричит: «Он истерик! Я его не стану оперировать!» А тот, кто там главный был, говорит: «Вези его обратно, пусть подыхает как собака». Где-то два дня я еще побыл там, а потом привезли меня в тюрьму в Самборе. Заходят в камеру и смотрят: «Живой? Ага! Живой!» Если жив, то пайку хлеба дают, если мертв — выносят. Я там лежал месяц, приходил лейтенант-врач чтобы перевязку сделать. И когда начал делать перевязку, то очень удивился. Прикоснулся к моей ноге, взял кусок кости, подошел к окну, смотрит на свет и говорит: «Это чужая кость!» Оказалось, что во время взрыва гранаты мне в ногу попал кусок чужой кости.

Потом ко мне бросили какого-то схидняка (выходца из восточной Украины — прим. А.В.), у него голова была перевязана, вроде как ранен в голову, но мне было понятно, что это провокатор. Его подержали два дня и забрали. Потом привезли меня из Самбора во Львов, и там привязали к решетке, чтобы я не убежал. Во Львове было тринадцать таких бараков — как больницы для инвалидов.

Судил нас военный трибунал. Присудили двадцать лет каторжных работ с полной конфискацией имущества. Я шел по статье «1а» (речь идет о 58-й статье УК СССР, где под пунктом «1а» значилась измена Родине — прим. А.В.). И еще в деле было написано, что я сопротивлялся. Привезли нас аж в Томск, а там мне говорят: «Ты грамотный, иди в бригаду с высшим образованием, они там планы делают». Я подхожу к командиру этой бригады Пономареву и говорю: «Я бы хотел работать у вас». Мне дали работу чертежника, чтобы посмотреть, как я делаю тонкие линии. Потом посадили за кульман, дали чертеж, я что-то чертил — там моя фамилия была и написано: «ГУЛАГ». А я даже еще не знал, что такое ГУЛАГ, потом узнал.

После того, как я сделал чертеж, вызывает меня следователь и начинает спрашивать по истории Октябрьской революции. Я ответил, что знал, а он мне говорит: «Никому ни слова о том, что здесь было». Проверяли мое знание истории, смотрели насколько я подхожу им для сотрудничества, но держали это втайне от других. Ну, а дальше продолжения этой истории не было, так как через два дня собрали этап и меня отправили на Черемушки в Томске. Там шпалопропитка была, креозот на плечах носили. Вывели нас на работу в шесть часов утра — мы идем, а вокруг могилы, могилы. Какие-то ворота стоят, лагерный командир говорит: «Откройте». Открывают, а оттуда трупы посыпались. Каждый труп прокололи и понесли закапывать. А мы думаем: «Вот такая судьба ждет и нас».

Я эти шпалы носил, носил, хромал, хромал. А позже нас отправили в Казахстан, в Кенгир. Там я досидел десять лет. Когда делали революцию в Кенгире, меня перевели в штрафной лагерь. Там я узнал, что и в Норильске произошло восстание — мой командир боевки сидел в Норильске, ему тоже присудили двадцать лет каторжных работ. В Кенгире я отсидел десять лет, и построили мы там целую область.

Заключенные Особого лагеря № 4, поселок Кенгир, 1955 год. Крайний справа — Теофил Зубальский

После того, как меня выпустили, я сначала хотел сделать фиктивные документы и поехать через Польшу за границу и дальше. Это можно было сделать — рискованно, но можно. Но у меня это не получилось. А еще мне в КГБ сказали — в любую область езжай, устройся на работу, но не в Галичину. Ну, я ездил и работал — то тут, то там. Пока ездил — женился, а во Львов мы приехали только при независимости. Здесь и живу. Часто приходят ко мне, спрашивают о прошлом.

Интервью, лит. обработка и перевод: А. Василенко

Гуменюк Петр Николаевич

П.Г. — Я из Надворнянского района, село Белые Ославы. Родился 9 июля 1921 года. Отец моего звали Николай, а маму Василина. У родителей нас было три брата — старший брат Юрий, 1919 года, я средний и младший брат Иван. Отец занимался сельским хозяйством, мы имели немного поля, вот так и работали на поле, выращивали себе что нужно и жили как все люди. У отца была корова, конь, овцы — мы их пасли на полонине. Белые Ославы — это уже горное село. Если ехать в горы, то идет Надворная, потом Делятин, потом Заречье, а потом Белые Ославы.

Петр Гуменюк. Карпаты, 1950 год

Членом ОУН я стал в 1940 году, а в подполье ушел в 1942 году, принял присягу, взял себе псевдо — «Козак». В нашем селе находился штаб УПА, он формировал сотни — мы ходили, приводили людей, собирали оружие. А когда в 1944 году шел фронт, то мадьяры бежали — бросали оружие, немцы бежали — бросали оружие. Наши сотни все это забирали, складировали — у нас в лесах склады были большие. А потом доставали его из складов, при потребности. Оружие мы имели немецкое, мадьярское, советское — винтовок, пулеметов было много. Хорошего оружия нам хватало.

В сотню УПА я пошел в 1944 году, еще при немецкой оккупации. Когда мы вступили в УПА, то нам провели военную подготовку, прочитали лекции — об украинской борьбе за независимость 1918—20 годов, о боях. У нас тогда командиры менялись все время. Когда сотня организовалась, то командиром стал «Пожерета», а когда он погиб, то сотню возглавил «Скуба». Он сначала был сотенным командиром, а потом стал куренным (батальонным командиром — прим. А.И.) — уже несколькими сотнями руководил и передал нашу сотню «Чайке». После «Чайки» командиром стал «Вихрь» (Харук Николай), а после него «Турист» — Дранчук Юрий, родом из нашего села. Сотня оставалась та же, но командиры менялись. Были у нас убитые, раненые, но мы все время пополняли сотню, принимали хлопцев из села. А когда «Турист» в 1945 году погиб, то командиром снова стал «Вихрь» и командовал нами до 1949 года — пока сотню не расформировали.

Николай Харук («Вихрь»)

Источник: Яворівський фотоархів УПА — Львів: Сполом, 2005

А.И. — Сотня вела бои с немцами?

П.Г. — Да. Мы много немцев разоружали. В 1944 году они бежали с фронта, а мы в Надворнянском районе, в Коломыйском, в Яремчанском все оружие у них забирали и отпускали их без оружия. Они бежали на запад через Карпаты, потому что к нам еще не пришел никто, свободная местность. Как немцы идут, так мы делаем засаду. У нас в сотне служили двое хлопцев, которые хорошо говорили по-немецки, и сотенный «Турист» говорил хорошо — он раньше служил в «эсэсах», ходил в немецкой форме. Он по-немецки как крикнет, то немцы поднимают руки вверх, бросают оружие. Некоторые немцы не хотели бросать оружие, стреляли. Если они не сдавались, то мы их уничтожали. А если сдавались, и у нас не было убитых, раненых — то давали им по двадцать палок за то, что стреляли.